Русская неподцензурная литература ХХ века – из цикла лекций, приуроченных к Году литературы
/ 10
В рамках мероприятий, посвященных Году литературы в России, с лекцией о русской неподцензурной литературе ХХ века выступил заместитель руководителя Факультета гуманитарных наук Высшей школы экономики Михаил Павловец.
Истоки такого явления, как литературный самиздат, М.Павловец видит в том, как после 1917 года русская литература разделилась на две ветви — эмигрантскую, пытавшуюся на свой лад сохранить «Россию, которую потеряли», и советскую, которая тоже не была однородной и где действовали свои разъединяющие тенденции.
Было ясно, что новая власть не оставит писателей в покое, сделает все, чтобы их «приручить». Это было связано с тем, что советская власть стремилась не только построить новую экономическую и политическую систему, она также ставила перед собой задачу создать новую эстетическую реальность, примирить «высокую» и массовую культуру. Предполагалось, что писатели, художники, музыканты будут создавать произведения художественно утонченные и одновременно доступные пониманию широкого зрителя. И частично это даже удалось – в советской песне, где нередко сочетались в равной мере талантливые поэзия и музыкальное решение. Эти песни звучали по радио, на концертах, их пели в компаниях, но это был качественный художественный продукт, не случайно многие из них и сегодня известны и любимы.
Но возможно ли такое в «большой форме», в симфонии или в романе? И кто будет определять критерии «массового» и «утонченного»? И на чьи вкусы, на чьё понимание ориентироваться при выработке этих критериев?
В Советском Союзе сложилось так, что судьбу книг, фильмов, картин часто определяли те, кто, возможно, были хорошими людьми и неплохими специалистами в других областях, но не понимали, не чувствовали процессов, идущих в искусстве. В итоге решение в большинстве случаев принималось по принципу «Если чего‑то не понимаю я, значит, это не нужно никому. Если нечто не соответствует моим представлениям о том, как должно быть – значит, оно негодное».
Помочь отторгнутым таким отбором книгам обрести читателя – эту миссию взял на себя самиздат, и вокруг многих литераторов действительно сложились кружки преданных почитателей их талантов. Не менее важной для самиздатовских авторов была возможность общения с единомышленниками, возможность получить оценку своей работы от людей, разделяющих их систему ценностей. Вручались даже альтернативные литературные премии.
Самиздат также стал полем для творческих экспериментов, поиска новых форм, подобного тому, которым занимались футуристы начала XX века.
Ещё одной сферой самиздата стало обращение к темам, персонажам, которых избегала официальная литература. Жизнь в этих книгах представала неприглядной, беспросветной, порой отталкивающей. Это были книги о людях, которые живут в грязных квартирах и бараках, которые покупают с получки водку, которые не могут вырваться из замкнутого круга. О людях, не принимаемых обществом, о маргиналах. В качестве примера М.Павловец привел героя повести «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева. Он — потомок классических персонажей русской литературы — «лишних» и «маленьких» людей. Он и интеллигент, и работяга, и его не понимают, не принимают, не признают своим и интеллигенты, и работяги. Попытка героя рассказать мужикам, с которыми он вместе работает о «Соловьином саде» Блока, приводит к сокрушительным результатам – они прочли, и на них даже произвело впечатление, но то каким образом герой объясняет им это произведение выхолащивает из «Соловьиного сада» то, что делает его «Соловьиным садом».
Судьбы у самиздатовских авторов складывались по‑разному. Были приговорены к тюремным срокам Андрей Синявский и Юрий Даниэль. Полтора года провел в ссылке, а позже и вовсе был изгнан Иосиф Бродский. Не увидел при жизни своих книг Лев Лосев. «Нерв» Владимира Высоцкого вышел в год его смерти. У Сергея Довлатова при жизни было опубликовано только несколько рассказов. Трагическая судьба не была обязательной: среди самиздатовских авторов есть известные переводчики, востребованные сценаристы, издававшиеся большими тиражами детские писатели. Даже у такого любимого и заслуженно популярного поэта как Николай Рубцов первый сборник вышел в самиздате.
В итоге получилось так, что самиздат стал восприниматься как своеобразная гарантия качества, как свидетельство высокой оценки тех, кто понимает предмет, как знак самостоятельной, не подстраивающейся под чьи‑то требования, позиции автора. Известен даже анекдот о школьнице из интеллигентной семьи, для которой пришлось перепечатывать на машинке «Войну и мир», так как девушка читала только самиздат.
«Мир сложен, в нем есть и прекрасное, и гнусное, и литература, искусство должны видеть разные его стороны, — обратился к слушателям М.Павловец. – Пусть будет разная литература, разная живопись, разная музыка. А наша задача как зрителя в том, чтобы научиться самому выбирать, самому давать оценку, самому принимать важные решения».
